Глава седьмая.

Глава восьмая.

По счастью мне удалось очень хорошо выполнить все приказания Госпожи, и день закончился так же хорошо, как и начался. Вечером я удостоился поцелуя туфельки Госпожи. И я был на седьмом небе от счастья. Но уже то, что случилось на следующий день, спустило меня с облаков на землю и послужило для меня таким уроком, который запомнился мне надолго.
Следующий день пришёлся на воскресенье. И часов в десять утра раздался телефонный звонок.
– Возьми трубку, – сказала мне Госпожа.
Я снял трубку. Звонил мой давний приятель и коллега по работе Майк Боровски. Мы дружили, что называется, семьями. Он и его жена Люси были постоянными нашими гостями. Люси была маленькой блондиночкой с пышными формами, и Майк от неё был без ума. Хотя доставалось ему от неё иногда по первое число. Глядя на их весёлые препирательства, я как-то ещё давно высказал Монике предположение. А не является ли Майк на самом деле её рабом? Моника рассмеялась и сказала.
– Уверена, что нет. Прежде всего, потому, что если бы это было так, то об этом бы знала не только я, но и все остальные наши знакомые.
И действительно. Важная информация в голове такого создания как Люси не задерживалась. И конечно такой особенностью жизненного уклада она бы немедленно поделилась со всеми и в первую очередь с Моникой.
Со своей стороны и мы с Моникой (я говорю Моникой, а не Госпожой, поскольку сейчас речь идёт о ней как обычной весёлой общительной женщине, душе компании) не давали им скучать. И нередко наезжали к ним даже без предупреждения.
– Хэлло, Роберт, – сказал Майк, – что вы с Моникой скажете по поводу того, чтобы хорошенько оттянуться в парке Эндрюса. Там сегодня выступает Билл Гарден со всей своей джаз-бандой. Как следует погуляем, а потом поедем к нам. Думаю, часок-другой посидеть за хорошим мартини нам не помешает. Ну так как?
– Хэлло, Майк, – обрадовался я, – я с удовольствием. Сейчас узнаю, как Моника на это смотрит.
И сказав это, тут только я осознал, что теперь лёгким и непринуждённым отношениям с друзьями пришёл конец. Узнать, как на предложение Майка смотрит Моника, я не мог при всём своём желании. Моники для меня больше не существовало. А существовала лишь моя строгая и неумолимая Госпожа. И если Госпожа мне сейчас не позволит говорить, то я не знал, что мне сказать Майку. Если мне вообще что-то будет позволено ему говорить.
Госпожа сидела в комнате на диване. Войдя в комнату, я немедленно опустился на колени (как обычно, на мне был лишь ошейник) и ударил лбом об пол, испрашивая позволения говорить.
– Говори, – сказала Госпожа. – Но только кратко.
– Звонит Майк, Госпожа, – вполголоса произнёс я, – он приглашает погулять в парке Эндрюса и потом поехать к ним на мартини.
– Майк? Люси тоже едет?
– Да, Госпожа.
Госпожа немного подумала.
– Ну что же. Пожалуй, мы составим им компанию. Кстати, – строго прибавила она, – это будет неплохим экзаменом для тебя. Иди, скажи Майку, что мы идём.
На коленях выполз я из комнаты и вновь схватил телефонную трубку.
– Алло, Майк, мы с Моникой идём.
– Отлично. Тогда встречаемся в двенадцать у входа в парк. О кей?
– О кей.
И я положил трубку. И тотчас раздался требовательный голос Госпожи.
– Ко мне.
Через несколько секунд я был у её ног.
– Что он сказал? – спросила Госпожа.
– Он сказал, что встречаемся в двенадцать у входа в парк.
– И на это ты сказал «о кей»?
– Да, Госпожа, – испуганно пролепетал я.
– А ты у меня спросил?
– Нет, Госпожа, но я думал…
Оглушительная пощёчина прервала меня.
– Так значит, для тебя Майк определяет время встречи?
– Нет, Госпожа, – чуть не зарыдал я, – простите, простите, Госпожа.
– Плеть!
Рыдая, я подполз к её ногам с плетью в зубах. Госпожа взяла меня за волосы и нанесла мне такой удар плетью по голому телу, что я завизжал от боли.
– Молчать, скотина! Не шевелиться!
И она нанесла второй удар, наискосок спины, ничем по боли не уступавший первом. Изо всех сил я стиснул зубы, чтобы не издать ни звука – так приказала Госпожа. И последовавшие вслед за первыми двумя ещё восемь жестоких ударов плетью я вынес также без единого стона. Госпожа дала мне поцеловать плеть.
– Сейчас я прощаю тебя, учитывая, что этот твой проступок произошёл впервые, твоё искреннее раскаяние и то, что ты стойко вёл себя во время наказания. Но имей ввиду. Вторая твоя провинность сегодня будет роковой для тебя. А сейчас в спальню.
В спальне она приказала мне встать на четвереньки перед трюмо и села на меня как на скамейку.
– Не вздумай пошевелиться, – строго сказала она.
И сидя на мне, она начала наводить себе макияж. Затем она встала и приказала прислуживать ей при одевании. Большого опыта в профессии горничной у меня ещё не было, поэтому я получил несколько вполне заслуженных пощёчин за неумение и неловкость.
– В дальнейшем за эти вещи буду наказывать гораздо строже, – сказала Госпожа, – так что учись поскорее.
Затем она сняла с меня ошейник.
– Иди, одевайся.
Я поймал себя на том, что с ошейником расстался с явным сожалением, хоть это было на время. Мне захотелось сказать об этом Госпоже. Испросив позволения говорить установленным для этого способом, я признался Госпоже в этом чувстве.
– Мне приятно это слышать, – сказала она. – Но важно, чтобы ты так же честно признавался мне не только в хороших твоих мыслях, но и в плохих. И при этом тебя не останавливал бы страх наказания, которому я, безусловно, подвергну тебя за эти мысли, причём это наказание может быть очень и очень жестоким.
– Я во всём буду признаваться Вам, Госпожа, – ответил я, – и страх наказания меня не остановит, я приму его с покорностью. И оно будет мне в облегчение, поскольку гораздо более тяжкое наказание для меня – носить вину в себе.
Госпожа легонько стукнула меня носком туфли по губам.
– Разболтался. Марш одеваться.
Но я чувствовал, что она была довольна.
И вот мы в парке. Я не буду пересказывать всё, что происходило там. Все перепалки между Майком и его очаровательной супругой. Раскрасневшееся смеющееся лицо моей Госпожи. Наслаждение, полученное нами всеми от выступления Билла Гардена. Моника (когда она для меня ещё была Моникой) очень любила этого музыканта. Весёлый обед в ресторанчике на открытом воздухе. И мы едем к Боровски домой. Там весёлый ужин. И тут выпитое вино подействовало на меня не лучшим образом. Я начал слишком громко и весело разговаривать, явно выходя за рамки приличия. Майк и Люси были нашими близкими друзьями, поэтому в их присутствии мы обычно не стеснялись. Майк тоже захмелел и начал рассказывать пошлые анекдоты, на которые я отвечал громким хохотом. Затем он облапил Люси, та шлёпнула его по физиономии.
– О, – сказал я, – сейчас будет серьёзное наказание.
– Роберт! – резко сказала Моника.
– Да, дорогая.
– Ты слышал, что я тебе сказала?
– Всё, всё, молчу.
– А ну-ка идём.
И она встала из за стола. Я начал было тоже подниматься, но пьяный Майк в меня вцепился и насильно усадил на место. Моника уже вышла из комнаты, а я всё продолжал сидеть в обнимку с Майком. Люси тоже ушла к себе. И лишь через несколько минут до моего помутнённого разума дошло, что происходит. Я вскочил из-за стола и, отшвырнув Майка, выбежал вслед за своей Госпожой. Но, выскочив на улицу, я увидел лишь свет задних фар отъехавшей нашей машины.

Глава девятая.

В безумном отчаянии от случившейся ужасной вещи я забегал по дороге в поисках попутной машины. У меня мелькнула мысль взять машину Майка, но я вспомнил, что у неё спущено колесо. И к тому же я был выпивши, и любой полицейский мог меня остановить. Время было позднее, а Майк жил в малонаселённом районе, поэтому как назло ни одной машины не было видно. Прошло минут двадцать, прежде чем возле меня остановился какой-то фургон. Я запрыгнул в него и уселся рядом с насквозь прокуренным водителем. Фургон тащился со скоростью черепахи. Прошёл час с лишним, прежде чем я оказался у дверей нашего дома. Они были закрыты. Но в окнах горел свет, то есть Госпожа уже была дома.
Я позвонил в дверь. Никакого ответа. Я не мог допустить, что Госпожа не слышит звонка, он был достаточно громким. Поэтому не решился звонить ещё раз и стал ждать. Но дверь не открывалась. Я сунул руку в карман, где у меня лежали ключи. Но когда я попытался открыть дверь ключом, выяснилось, что она заперта изнутри на предохранитель. Больше я пытаться открывать не имел права. Иначе это была бы назойливость. И единственным выходом для меня было стоять и ждать. И стоять, конечно же, на коленях. Я опустился на колени возле двери, рискуя, что меня кто-то может увидеть. Но другого выхода не было, я уже понимал, что иначе в дом мне не попасть. Опустив голову, я простоял так около часа. Я слышал, что сзади меня по дороге ходят какие-то случайные припозднившиеся прохожие. Недоумевающие возгласы, смех, окрики по моему адресу говорили о том, что меня заметили. Но видимо большинство из зрителей сошлось во мнении, что какой-нибудь воздыхатель стоит на коленях перед дверями своей возлюбленной. И мало помалу крики прекратились.
И наконец я услышал, что за дверью щёлкнул предохранитель, и через несколько секунд дверь приоткрылась. Я выждал ещё несколько минут, затем, не поднимаясь с колен, вполз в прихожую.
Госпожи не было. Лишь на столике лежал ошейник с прикреплённой к нему цепью, а в углу на полу был насыпан сухой горох. Более красноречиво нельзя было бы дать мне понять, что я должен сделать. Я быстро разделся донага, надел ошейник и защёлкнул замочек. Защёлкнуть замочек я мог самостоятельно, но открыть его можно было лишь ключиком, находящимся у Госпожи. И после этого встал носом в угол коленями на сухой горох, который сразу же больно в них впился.
Скрестив руки за спиной и выпрямившись (на пятки садиться категорически запрещалось), я простоял так около двух часов. И наконец я услышал звонок из спальни. Госпожа приказывала мне ползти туда.
С трудом я пополз в спальню. Дверь туда была открыта, и я вполз.
Госпожа сидела в кресле. Голова моя была низко опущена, и я видел лишь её ноги, на которых были подкованные металлом сапоги на высоких каблуках-шпильках.
– Нос в пол! – последовал жёсткий приказ.
Я немедленно повиновался, уткнув нос в пол. Госпожа встала и подошла ко мне. Острым кованым носком сапога она сильно ударила меня по рёбрам.
– Аххх! – вырвалось у меня.
– Молчать, тварь! – крикнула Госпожа и ударила ещё раз в живот. Я упал на бок.
– Встать, скотина! На колени!
Не в силах сдержать рыдания, я поднялся на колени и почти сразу же снова упал от сильного удара кованым сапогом в бок.
– На колени, я сказала! – в бешенстве крикнула Госпожа.
Плача уже навзрыд от сильной боли, я поднялся снова на колени. Госпожа вновь свалила меня ударом сапога по рёбрам и теперь не стала приказывать становиться на колени, а стала избивать меня сапогами лежащего. Теперь сквозь застилавшие мои глаза слёзы я мог увидеть Госпожу. На ней была короткая чёрная юбка и чёрная кожаная куртка-безрукавка, надетая на голое тело. Ноги выше сапог обтянуты чёрными чулками. Лицо выражало предельную жестокость и гнев. Я даже редко видел у своей Госпожи такое выражение лица.
От жестоких ударов в живот, грудь, бока, бёдра я ревел белугой.
– Я приказала тебе молчать, скотина, ты что, не слышал?!
Стиснув зубы, я постарался не издать ни звука, когда сапог Госпожи в очередной раз врезался в мои рёбра. Затем она обошла моё скорчившееся на полу тело и ударила сапогом по спине, затем ещё раз. Затем нанесла несколько ударов по ягодицам и ногам. Затем она наступила мне ногой на голову так, что подошва сапога прижала мою щёку, а острый каблук впился в шею.
– А теперь отвечай мне, гнусный червяк, понимаешь ли ты, что ты сегодня позволил себе совершить?
– Да, Госпожа! – стеная, ответил я.
– Тогда говори.
– Простите, умоляю, простите, Госпожа!
Госпожа так сильно надавила мне подкованной подошвой сапога на щёку, что мне показалось, что моя челюсть сломалась.
– Я приказала тебе на вопрос отвечать, а не прощения просить!
– Я ослушался Вас, Госпожа, когда Вы мне приказали.
Госпожа ударила меня ногой в спину.
– Это было последнее твоё преступление. А до этого?
– Я безобразно себя вёл, Госпожа.
Ещё удар сапогом, на этот раз по шее.
– Так значит, мерзкая тварь, стоило тебе оказаться за пределами этого дома, как ты решил, что ты уже свободный человек, а не раб?
– Нет, нет, Госпожа, пожалуйста, поверьте мне, я никогда так не думал, – захлёбываясь рыданиями, отвечал я.
– Что я тебе говорила по поводу твоего поведения на людях? Отвечать, тварь!
И вновь сильный удар ногой в живот.
– Вы говорили, Госпожа, что не власть Ваша надо мной уменьшается, а степень открытости этой власти для окружающих.
– И ты что же, забыл об этом?
– Нет, нет, Госпожа, не забыл, не забыл! Простите, простите меня, больше никогда, никогда этого не повторится. Прошу Вас, поверьте мне! – рыдал я, будучи уже близким к состоянию безумия. Но Госпожа безжалостно нанесла мне следующий удар сапогом, на этот раз по лицу, разбив мне в кровь губы. Затем сильно ударила сапогом по носу, и из него также хлынула кровь.
Ослеплённый нестерпимой болью, залитый кровью и слезами я был охвачен единственной мыслью – как вымолить прощение у Госпожи за свой отвратительный проступок. И за это дарованное мне прощение я готов был сейчас без колебаний пожертвовать даже жизнью.
Рыдая навзрыд, лёжа в кровавой луже на полу, я продолжал умолять Госпожу о пощаде и прощении.
– Лечь, – приказала Госпожа, – лицом вверх!
Я распростёрся навзничь, и Госпожа встала мне на грудь, вонзив в моё тело острые каблучки сапог. Сдавленный стон вырвался из моей груди. Госпожа переставила одну ногу мне на лицо, поставив острый каблук мне на подбородок, а носок сапога на лоб. Сильно надавив каблуком, она вынудила меня открыть свой окровавленный рот. Затем погрузила каблук в него.
– Лизать, тварь!
И я покорно начал облизывать её каблук. Через минуту она вынула его из моего рта и приподняла ногу, оставшись стоять у меня на груди на одной ноге, в результате чего другой каблук глубже впился в моё истерзанное тело.
– А-а-а-а! – от нестерпимой боли завопил я.
Госпожа внимательно посмотрела на извлечённый у меня изо рта свой каблук.
– Скотина, ты его запачкал кровью! Облизывай снова!
И она вновь погрузила этот каблук в мой рот. И я, изнемогая от боли и невероятного желания всё же вымолить прощение Госпожи, снова принялся его облизывать, пока он не стал совсем чистым. Затем Госпожа приказала точно так же вылизать и другой каблук. После этого встала каблуками на мои соски. И глядя сверху вниз мне в глаза, сказала:
– Хорошо. На первый раз я поверю тебе. И прощу тебя. Но имей ввиду, если подобное сегодняшнему повторится ещё раз, то я подумаю над тем, нужен ли мне вообще такой раб. Поскольку самого жестокого наказания не хватит, чтобы искупить этот повторный проступок. Ты понял меня?
– Да, Госпожа, – захлёбываясь рыданиями, отвечал я, но на этот раз рыданиями счастья – счастья прощения, дарованного мне моей Госпожой.
– Хочу надеяться, – ответила Госпожа.
Затем она сошла с меня и села в кресло.
– К ногам. На колени.
Я встал на колени перед своей Госпожой.
– Целуй сапог.
И позволение прижаться к губами к блестящей поверхности её сапога означало, что мне, наконец, даровано то прощение, к которому я так стремился несколько последних часов.

Глава десятая.

Наутро после этого кошмарного вечера всё моё тело болело, ныло, и было покрыто ссадинами и синяками. Губы и нос распухли. Подкованные сапоги Госпожи оказались прекрасным орудием для наказания. Я с ужасом подумал о том, что сейчас мне нужно идти на работу. В каком же я виде приду? Что скажу? Но сейчас было шесть часов утра, и, прежде всего, я должен думать о своих обязанностях. Через час я стоял на коленях перед Госпожой, которая сидела на кровати и пила приготовленный мною кофе. Выпив кофе, она приподняла кончиком обнажённой ноги мою голову и осмотрела меня.
– Красавец, нечего сказать, – усмехнулась она, – ну что же, сам виноват. Я надеюсь, что ты получил хороший урок. Ладно, ничего страшного. На работе скажешь, что возвращался пешком от Майка, был пьяный, на тебя напали какие-то подонки, избили тебя и забрали все деньги. И ты их не помнишь. А жена разозлилась на тебя и уехала раньше. Так оно и было. А сейчас подай мне вон тот тюбик.
Я подал Монике белый тюбик, и она, велев мне встать на четвереньки, выдавила мне на спину какую-то мазь, затем растёрла её по всей спине. Чувствительно щипало, но разве эти щипки могли сравниться с тем, что мне довелось вчера перенести. Затем Госпожа дала мне этот тюбик в руки.
– Намажешь себе остальные избитые места, хорошо вотрёшь. Затем губы и нос. Иди, занимайся собой. Я сама оденусь.
Со слезами благодарности Госпоже я выполз из спальни.
Через полчаса в прихожей я стоял перед Госпожой на коленях уже одетый для выхода на работу. Госпожа внимательно осмотрела меня, затем похлопала по щеке.
– Иди. А вечером я немного займусь тобой.
И она повернулась и ушла в комнату.
На работе первый, кого я встретил, был Майк. Когда он меня увидел, у него отвисла челюсть.
– Боже, Бобби, что с тобой?
– А это с тебя надо спросить, пьяная скотина, – окрысился я.
Физиономия Майка и впрямь была несколько опухшей после вчерашнего.
– То есть как? – не понял он.
– Моника разозлилась на меня и уехала. Мне пришлось идти пешком. И ко мне пристали какие-то подонки. Ну и вот…
– Да-а-а, – протянул Майк. – Извини, приятель, я что-то вчера совсем не в форме был. Но у тебя всё же положение получше моего.
Настал черёд удивляться мне.
– В каком смысле.
– Тебя хоть какие-то подонки отдубасили. А меня, представляешь… собственная жена.
– Как?
– Ты, скотина, бросил меня одного. А Люси вернулась.
– Ну и…
– Ну и вот.
Майк отвернул воротник рубашки, и я увидел у него не шее здоровенный синяк.

– Это она бейсбольной битой, – объяснил он, – она хотела мне по голове попасть, да я успел отклониться, и она попала по шее.
– А потом что?
– А потом я вскочил и вырвал у неё эту штуку. Так она, дрянь, укусила меня.
И тут Майк закатал рукав, и я действительно увидел на его руке след от зубов.
– Твоя Моника, хоть разозлилась на тебя, – продолжал Майк, – взяла и уехала. А драться ей бы и в голову не пришло, не то, что моей белокурой бестии.
Когда я это услышал, меня, несмотря на всё пережитое вчера, разобрал смех. Знал бы Майк действительное происхождение синяков на моём теле.
– Ты чего смеёшься? – спросил Майк.
– Да так. Ничего, – фыркнул я. – Ладно, пошли работать.
Остальной день прошёл как обычно, если не считать ещё нескольких удивлённых возгласов моих коллег по поводу моего внешнего вида. Но странное чувство овладело мной. У меня не было смущения из-за этого, а тем более стыда. Наоборот, было чувство гордости. Я поймал себя на том, что мне приятно, что люди видят эти синяки. Я горжусь тем, что ношу на своём лице отметины, оставленные моей Госпожой. И мне совсем не хотелось, чтобы эти следы зажили. Я хотел носить их всегда.
Когда после работы я уже обнажённый и в ошейнике стоял перед Госпожой на коленях, она спросила меня, как прошёл день. Я рассказал про разговор с Майком. Рассказал и о том, как Майк мне позавидовал. Моника рассмеялась.
– Ну, драться мне бы действительно в голову не пришло. Совсем другое дело – наказать провинившегося раба.
И она дала мне достаточно чувствительную пощёчину.
– Что ещё? – спросила Госпожа.
И вот тут я и рассказал Госпоже о своих чувствах по поводу синяков. Она загадочно посмотрела на меня.
– Мои постоянные отметины ты будешь обязательно носить, – сказала она. – Но всё дело в том, что я ещё не решила, какие именно. Первое время я думала ограничиться татуировкой. Но теперь мне она кажется недостаточной. Мне нужно нечто более основательное.
С этими словами Госпожа поднялась с кресла и обошла меня вокруг. Похлопала по щекам, дав одну сильную пощёчину. Затем пригнула мою голову вниз.
– На четвереньки.
Я подумал, что она хочет сесть на меня, но ошибся. Она провела рукой по моей спине, затем по ягодицам. Похлопала рукой по правой ягодице.
– Стой так.
Она куда-то отошла, и я услышал, как она что-то ищет в ящике своего стола. После этого она снова подошла ко мне и начала что-то рисовать на моей правой ягодице, где только что хлопала рукой. Она рисовала довольно долго. Затем отошла, посмотрела, подошла и снова начала что-то подправлять.
– Так, ну вот это что-то похожее на то, что я хотела, – сказала она как бы сама себе. Я, конечно, не осмеливался спросить, что там у меня происходит, не было у меня права задавать Госпоже вопросы. А тем временем Госпожа, посмотрев ещё несколько минут, взяла кусок ваты, смочила его в чём-то и протёрла мою ягодицу, видимо стерев то, что было там нарисовано. Затем коротко приказала:
– На колени.
Я снова встал на колени, а Госпожа села в кресло.
– Запоминай приказания, – сказала она, – повторять не буду.
И продиктовала мне целый перечень приказаний, связанных с домашними делами. Запомнить их с первого раза было действительно непросто, но я, напрягши своё внимание, постарался запомнить.
– Выполнять, – приказала Госпожа и, встав с кресла, легла на диван, включив телевизор. Что она рисовала на моей ягодице, я так тогда и не узнал. Стало мне это известно лишь месяц спустя.
Приказания Госпожи я выполнил с некоторыми погрешностями, за что был наказан – Госпожа выпорола меня плетью. Затем я просил прощения. Но самый главный сюрприз ожидал меня впереди.
Когда уже мы готовились ко сну, Госпожа неожиданно подозвала меня к себе.
– Встать! Ноги расставить!
Сердце моё сжалось – видимо сейчас вновь меня ждёт экзекуция баллбастингом. Но я ошибся. Госпожа взяла продолговатую коробку и открыла её. В ней находился небольшой прибор, состоящий из металлического кольца с зажимами и маленького блока. Кроме того, в коробке находился продолговатый пульт, похожий на обычный пульт дистанционного управления электронными средствами. Госпожа открыла маленький замочек, и кольцо разжалось. Затем она двумя пальцами оттянула вниз мою мошонку и надела кольцо на неё поверх яиц. Затем защёлкнула замочек, и кольцо плотно охватило мои яйца.
– На четвереньки!
Я встал на четвереньки.
– К двери!
Я пополз к двери, и вот тут случилось то, чего я никак не мог ожидать. Мои чресла вдруг ударило током. Ударило так, что я подскочил и упал на спину.
– Ну как ощущение? – спросила Госпожа. Но я от боли и от изумления не мог вымолвить ни слова.
– Встать! – звучит строгий приказ, и я с трудом поднимаюсь на ноги. И тут я увидел, как Госпожа нажала кнопочку на пульте. И вновь меня прямо по яйцам ударило током так, что я затрясся, а потом упал.
– Ну что ж, вроде работает, – удовлетворённо сказала Госпожа, и затем приказала:
– К ногам.
Дрожа от полученных разрядов, я подполз к её ногам. Госпожа строго посмотрела на меня.
– Эту вещь ты теперь будешь носить всегда. Это будет тебе вместо пояса целомудрия. Тебе он не нужен, поскольку я знаю, что мастурбировать без моего разрешения ты не осмелишься. А вот в необходимости этой вещи после вчерашнего происшествия я теперь не сомневаюсь. С её помощью я получаю возможность воздействовать на тебя независимо от времени и места, где мы находимся. И если бы этот девайс на тебе был вчера, возможно это избавило бы тебя от вчерашнего наказания. Я бы просто нажала кнопочку на пульте, который лежал бы в моей сумочке, ты бы дёрнулся, пьяный Майк ничего бы не заметил, но ты пришёл бы в себя. Так что носить эту штучку в твоих же собственных интересах. Кроме того, я могу ею пользоваться даже в том случае, когда мы не вместе. Здесь радиопередатчик с радиусом действия в 10 километров. Поэтому моё недовольство ты очень хорошо сможешь почувствовать и будучи далеко от меня. Кроме того, наличие на тебе этой вещи поможет тебе постоянно чувствовать себя моим рабом. В сауну просто так ты уже пойти не сможешь. А я знаю, что Вы любили с Майком и Фредом туда захаживать и пиво тянуть.
Фред Барклей был ещё одним моим закадычным приятелем. И мы действительно любили после работы иногда зайти в сауну и попить пива, завернувшись в простыни. С этим девайсом теперь это будет затруднительно. Но опять же, я не почувствовал досады по этому поводу. Наоборот. Сердце моё переполняла гордость. Теперь я буду постоянно носить на себе атрибут власти моей Госпожи.