Глава девятнадцатая.
Судьбе угодно было на два месяца разлучить
меня с моей Госпожой. Она уехала по своим делам, не взяв меня с собой и
приказав мне остаться дома. О, как долго тянулись эти месяцы. Временами мне
казалось, что я не доживу до её возвращения. Свет померк для меня. Наверно
именно в эти дни я со всей отчётливостью понял, что значит для меня Госпожа.
Последнее время я не мыслил себя иначе, как её рабом, её вещью, созданной лишь
для исполнения её желаний. В этом было моё главное предназначение. А всё
остальное – работа, жизнь, кипевшая вокруг, имело для меня значение лишь
постольку, поскольку способствовало наилучшей реализации этого предназначения.
Госпожа в соответствии с Договором получила право распоряжаться даже моей
жизнью. Сейчас положение стало таким, что этот пункт можно было бы специально и
не оговаривать. Моя жизнь сама по себе потеряла для меня свою ценность. Она
имела для меня значение только и исключительно как необходимое средство
служения Госпоже. И соответственно для меня поменялись все жизненные ценности.
Мои представления о добре и зле, о любви и ненависти, о чести и бесчестии, о
возвышенном и низком и о многом, многом другом, которые были у меня ещё год
назад, теперь в моём сознании приобрели совершенно иной смысл, иное содержание.
Они все получили своё преломление через призму служения Госпоже. Но эти новые
мои представления об этих вещах не вошли в противоречие с теми ценностями,
которые у меня были до этого, нисколько не отменили их. Наоборот, они их
усилили, подчеркнули для меня их значимость. Моё теперешнее положение заставило
меня лишь по-другому на них взглянуть, понять их истинную сущность и ценность.
И я понял, что именно в беззаветном служении Госпоже эта сущность и ценность и
проявляется наилучшим образом.
Оглядываясь сейчас на пройденный мною жизненный путь, я уже не мог понять, как
я мог столько лет жить без этой опоры. Мне казалось, что всё моё существование
до того времени, как я стал рабом моей Госпожи, было пустым и никчемным. И
только сейчас я мог ответить на извечный вопрос философов: в чём смысл жизни?
И вот сейчас я остался один в доме. Конечно же, я не перестал от этого в
меньшей степени ощущать себя рабом, власть Госпожи надо мной сохранилась
всецело. Но проявления этой власти теперь будут иными. Связь с Госпожой у меня
была постоянная – по мобильному телефону и по электронной почте в Интернете. Но
не только поэтому я сохранял ощущение постоянного присутствия Госпожи. Просто,
если бы этого ощущения не было, я бы умер. Мне незачем было бы больше жить.
Каждый вечер я по электронной почте отправлял Госпоже подробные отчёты о
происходящем у меня. Она строгим и лаконичным стилем задавала мне вопросы,
отдавала приказания. Я вспомнил, что именно с такого общения началось моё
знакомство с Моникой. Но сейчас оно приобрело совершенно иной смысл.
Итак, в четверг вечером очередной мой отчёт Госпоже о прожитом дне ушёл в
просторы Всемирной паутины. А в пятницу утром раздалась мелодия мобильного
телефона. Эта мелодия звучала тогда, когда звонила Госпожа. Я схватил трубку.
– Я здесь, Госпожа.
– Слышу. Как дела? – раздался в трубке так хорошо мне знакомый строгий голос.
– Всё хорошо, Госпожа, – с трепетом ответил я.
– Отчёт отослал?
– Да, Госпожа.
– Я ещё не смотрела почту. Сейчас посмотрю. Иди сейчас на работу, а к вечеру я
напишу тебе приказания.
– Слушаюсь, Госпожа. Могу я узнать, всё ли хорошо у Вас?
– Да, спасибо, – ответила Госпожа после некоторой паузы. И мне показалось, что
эта пауза была не случайной. Сердце моё сжалось. Но я не имел права
переспрашивать. Госпожа отключила связь.
Весь день меня преследовало смутное беспокойство. Несколько раз я порывался
набрать её номер. Но она мне строго настрого запретила звонить ей без веской на
то причины. Это было бы равносильно тому, что я заговорил без её разрешения. А
что я сейчас мог сказать? Что мне показалась странной эта пауза?
Дома после работы я включил компьютер и вошёл в Сеть. Как я и ожидал, в почте
лежало письмо от Госпожи с целым списком вопросов, на которые я сейчас должен
был написать подробные ответы и послать ей. Кроме этого она прислала несколько
приказов, которые я должен был исполнить за оставшийся день и прислать ей отчёт
об их выполнении.
Я приступил к выполнению её приказаний. Они не были трудными. В общем-то это
были обычные текущие дела. Нужно было только быть достаточно внимательным. Но
именно это для меня сейчас было сложно. Смутное беспокойство продолжало меня
преследовать, я чувствовал, что у Госпожи не всё хорошо. Мысль эта сидела в
моей голове и мешала сосредоточиться на приказаниях и вопросах Госпожи.
Отчёт Госпоже я сел писать уже поздно вечером. Мысли мои путались. Я по
нескольку раз писал одно и то же предложение, затем удалял его и писал с самого
начала. Закончил я уже глубокой ночью и, отослав, лёг спать. Завтра была
суббота, на работу идти не нужно было.
Утром меня разбудила трель мобильного телефона – мелодия Госпожи. Я схватил
трубку.
– Я здесь, Госпожа.
– Здесь разве? – услышал я вдруг резкий рассерженный голос моей Повелительницы.
– Д-да, Госпожа, – заикаясь, пролепетал я.
– А я была уверена, что ты на Луне пребываешь. Что ты мне прислал вчера?
– Отчёт, Госпожа?
– Это ты называешь отчётом? Я кажется тебе вполне конкретные вопросы задала. О
курсах акций Йеллоустоунской компании на бирже, например. Где ответы?
– Я..я написал… Госпожа.
– Написал? Это ты мне осмеливаешься сейчас говорить? А покупки, список которых
я тебе послала, ты сделал?
– Да, Госпожа.
– Почему нет в отчёте покупок, сделанных у Гивенса?
Меня словно всё обожгло внутри. У Гивенса. Конечно же, Госпожа велела мне
сделать у него несколько закупок. И у меня это совершенно вылетело из головы.
Неотвязная мысль, засевшая в ней, помешала мне выполнить приказ Госпожи.
– Счастье твоё, что ты далеко от меня, – гневно сказала Госпожа.
Сердце бешено заколотилось у меня внутри. Неимоверное желание исправить,
загладить свою вину охватило меня.
– Госпожа, – чуть не зарыдал я в трубку, – позвольте мне исправить…
– Молчать, скотина, – резкий голос оборвал мои не успевшие начаться излияния. –
Я поверила тебе, оставила на тебя дом и дела. И вот как ты оправдываешь моё
доверие. И это преданный раб?!
Рыдания душили меня. Я страстно хотел сказать что-то в своё оправдание.
Объяснить Госпоже, чем была вызвана моя такая невнимательность к её приказам.
Но мне было приказано молчать, и я не смел ослушаться.
– Молчи и слушай. И слушай на этот раз внимательно. Сейчас же пойдёшь и
сделаешь всё, что ты не сделал. Кроме того, на имэйл я тебе прислала ещё ряд
приказаний. Посмей хоть что-нибудь исполнить не так как нужно. Когда всё
сделаешь, немедленно мне подробный отчёт на имэйл. Затем жди моего ответа.
Понял, раб?
– Да, Госпожа, – пролепетал я.
Госпожа отключила связь.
Пожалуй, никогда ещё у меня не было такого неистового желания выполнить все
приказы Госпожи так, чтобы у неё не было причин быть недовольной мной. Она не
имела сейчас возможности наказать меня так, как считала бы нужным. И это
усиливало моё желание сделать всё как можно лучше. И делало совершенно
невыносимыми муки совести.
И вот наконец все приказания выполнены, Отчёт об их выполнении на этот раз
написан мною со всей полнотой. Я отсылаю его и с трепетом жду реакции Госпожи.
Но звонка не последовало. Вместо этого пришло сообщение на имэйл:
ЗА НЕИСПОЛНЕНИЕ МОИХ ПРИКАЗОВ ТЫ
БУДЕШЬ НАКАЗАН. НАРВАТЬ В САДУ КРАПИВЫ И ГУСТО УСЫПАТЬ ПОЛ В КОМНАТЕ. РАЗДЕТЬСЯ
ДОГОЛА И ПРОПОЛЗТИ ПО КРАПИВЕ ДЕСЯТЬ КРУГОВ, ПЛОТНО ПРИЖИМАЯСЬ ЖИВОТОМ К ПОЛУ.
СФОТОГРАФИРОВАТЬ ПОСЛЕ ЭТОГО СВОЙ ЖИВОТ И ГРУДЬ. НАБРАТЬ ГАЛЬКИ И НАСЫПАТЬ НА
ПОЛ В УГЛУ КОМНАТЫ. ВСТАТЬ НА НЕЁ КОЛЕНЯМИ И СТОЯТЬ ДВА ЧАСА, НЕ ПОДНИМАЯСЬ НИ
НА СЕКУНДУ. СФОТОГРАФИРОВАТЬ ПОСЛЕ ЭТОГО СВОИ КОЛЕНИ. ОБЕ ФОТОГРАФИИ СКИНУТЬ НА
КОМПЬЮТЕР И ПРИСЛАТЬ МНЕ. ПОНЯЛ, РАБ?
Дрожащими руками я напечатал: «Да,
Госпожа». Через некоторое время пришёл ответ:
ВЫПОЛНЯТЬ.
Итак, Госпожа дала мне возможность
искупить свою вину, даже будучи далеко от меня. Это позволяло мне хотя бы в
какой-то степени (не совсем, конечно) снять тяжёлый камень с моей души. И ещё
одно немного облегчило мои душевные страдания. Видимо Госпожу удовлетворило то,
как я исправил вчерашние ошибки. Замечаний не было. Глава двадцатая.
И вот теперь мне предстояло самому
себя наказать. Нет, конечно же, по сути дела наказывала меня Госпожа, находясь
за многие километры от меня. Но непосредственно привести наказание в исполнение
предстояло мне самому.
Как ни странно, мне не доводилось до сих пор делать этого, хотя моё знакомство
с Моникой началось именно с виртуального общения. Казалось бы, она ещё тогда
могла бы приказать мне сделать нечто подобное. Но почему-то она не приказывала
мне тогда самому себя наказать. Наши тогдашние наказания и поощрения носили
условный характер в рамках той виртуальной игры, которую мы вели, что-то вроде
начисления и снятия очков.
Но сейчас была другая ситуация. Сейчас я был не виртуальным, а самым настоящим
реальным рабом. И наказание мне предстояло самое, что ни на есть реальное.
Я вышел в сад и прошёл к дальнему его концу под забором, где были заросли
крапивы. Я вдруг подумал, что, внимательно следя за нашим садом, подрезая и
окучивая деревья, удобряя почву и тщательно пропалывая сорняки, мне по
странному стечению обстоятельств почему-то не пришло в голову выполоть эти
заросли крапивы. И ещё более странным было то, что Госпожа, постоянно обходя
сад и придирчиво следя за порядком в нём (несколько раз я был строго наказан за
замеченные ею мои упущения), тоже ни разу не обратила на них внимания.
Казалось, она просто не замечала их. Но теперь строчки из её электронного
сообщения показали мне, что это совсем не так. Госпожа прекрасно всё замечала,
знала и помнила. И видимо, отсутствие приказания выполоть крапиву было не случайным.
Я надел перчатки (кисти моих рук должны были выглядеть благопристойно) и
принялся за работу. Вскоре две большие охапки крапивы были перенесены в дом.
Освободив пол в комнате, я равномерно рассыпал по нему крапиву. По счастью,
двух охапок хватило, пол был засыпан достаточно густо. Я взглянул на свою
работу, и сердце моё застучало. У меня было совершенно ясное чувство
присутствия в этой комнате Госпожи, строго и придирчиво следившей за моими
действиями. Я разделся догола и лёг на живот на пол. Подо мной сразу оказались
листья крапивы, и я тут же ощутил жжение. И к стыду своему я вынужден был себе
признаться, первым моим непосредственным желанием было поскорее встать. Тело
моё бренное возжелало этого. Но моё сознание раба всё же уже было на такой высоте,
что я даже мысли не допустил об этой возможности. Я медленно пополз по
усеянному жгучими зелёными листьями полу, вслушиваясь в постепенно становящееся
нестерпимым жжение на коже живота, рук и ног. Когда я прополз один круг, у меня
было такое чувство, что я прополз уже все десять. Страшно хотелось чесаться, но
нельзя было. Для этого нужно было оторвать свой живот от пола. А в приказе
Госпожи было написано: «плотно прижимаясь животом к полу». И я был уверен, что
она и мысли не допускала, что я могу хоть на секунду приподняться. А значит и у
меня не должно возникать таких мыслей. И я пополз второй круг. Жжение
усиливалось, и мне стало казаться, что я вряд ли смогу проползти по жгучей
крапиве все десять кругов. Тогда мою голову посетила новая мысль – ускорить
движение. Сократить время наказания. И более того, моё тело, фактически уже не
повинуясь разуму, инстинктивно рванулось вперёд. Но тут же усилием воли я сумел
остановить его. Рабская совесть заговорила во мне. И я решил сам себя наказать
за эту провинность моего тела. Я подумал, как бы наказала меня Госпожа за это.
Скорее всего, она набавила бы один круг, а может быть и несколько кругов. Но
сколько? И я решил удвоить число кругов. То есть проползти не десять, а
двадцать кругов. Сейчас, когда позади уже было почти два круга, я полностью
отдавал себе отчёт, какое это будет для меня нелёгкое испытание. Но у меня не
было иного выхода. Поскольку я знал, что если я не сделаю этого, мне не будет
покоя от мук совести. И я продолжал своё движение. Но лишь на четвёртом круге
мои мысли наконец пришли в некую стройную систему. Систему, которая помогла мне
лучше понять происходящее. В чём смысл этого наказания? Что оно должно помочь
мне осознать? За что я наказан? За невнимательность к приказаниям Госпожи. Да,
конечно это тягчайшая провинность. Но ведь у меня было оправдание. Моя
невнимательность объяснялась тем, что мои все мысли заняло беспокойство о
Госпоже. Возможно, мне нужно было ей сказать об этом? Но я уже думал об этом.
Что я мог сказать? И если Госпожа сама не сочла нужным меня проинформировать о
своих возможных проблемах, то вправе ли я её спрашивать о них? И вот здесь я
чётко не мог ответить на этот вопрос. Если я чувствую, я уверен, что у моей
Госпожи серьёзные проблемы, о которых она не считает нужным говорить со мной. И
если у меня есть основания думать, что я мог бы помочь ей в их решении. Должен
ли я просить её поведать мне о них? А если это вызовет лишь её раздражение?
Приказ «Молчать!» Тем более в такой ситуации, которая имела место утром. Мне
показалась странной её пауза при ответе на вопрос «Всё ли у Вас хорошо,
Госпожа?» Разве может эта пауза служить оправданием такому моему бесстыдному
отношению к её приказаниям? Конечно же не может. И конечно же то, что я
позволил себе такое – тягчайшая провинность. И назначенное Госпожой наказание –
очень мягко, я заслуживаю гораздо более жестокого наказания. А прибавить к
этому то, что я мог бы серьёзно подвести Госпожу. Счастье, что оставалась
возможность исправить упущения. А если бы их не было?
Эти размышления немного отвлекли меня от нелёгких телесных ощущений. Я уже
прополз семь кругов. До конца назначенного Госпожой количества осталось три
круга. Но назначенного мной ещё тринадцать. И я был полон решимости их
преодолеть.
И тут зазвонил телефон на столе. Но мне и в голову не пришло брать трубку. Кто
сейчас мог звонить в это субботний день кроме праздных друзей, ищущих, с кем бы
им провести уик-энд. Автоответчик произнёс «заученную» фразу: «Оставьте Ваше
сообщение после сигнала». Через несколько секунд я услышал голос Кристины Лайт
– это была секретарша директора нашей компании:
– Мистер Карсон, по возвращении позвоните, пожалуйста в офис.
Честно говоря, до меня не дошёл смысл этой фразы. И кто звонил, я тоже не
понял. Это я уже потом сообразил, что это была Кристина Лайт. А сейчас все мои
помыслы были заняты другим. Я мучился угрызениями совести от совершённого
проступка.
И лишь доползая последний двадцатый круг, чувствуя почти нестерпимое жжение на
все передней части своего тела (особенно теперь это ощущалось на причинных
местах), я почувствовал некоторое душевное успокоение. Телесные страдания
позволили мне смягчить муки совести.
Я наконец встал и посмотрел в зеркало. Весь мой живот, грудь и ноги были
красными и покрыты пупырышками от крапивы. Я взял заранее приготовленный
цифровой фотоаппарат и сфотографировал доказательства частичного искупления
своей вины. Частичного, поскольку предстояла ещё вторая часть наказания – не
менее трудная, чем первая.
Я накинул халат и вновь вышел из дому. Дорожка в саду была посыпана галькой, и
я набрал пригоршню. Вернувшись домой, я насыпал эту гальку в угол комнаты и,
сбросив халат, встал на неё голыми, раздражёнными крапивой коленями. Камешки
больно впились в колени. И я с ужасом подумал, что мне предстоит выдержать на
них два часа. Правда, мне и раньше нередко доводилось стоять на коленях на
горохе или гальке. Но теперь положение усугублялось воспалённой от крапивы
кожей, постоянным зудом. Но чесаться было нельзя, нужно было терпеть.
Опыт стояния на коленях показывал мне, что боль при этом наказании идёт
волнами. Первая интенсивная волна – в первые 5–10 минут, затем боль как бы
притупляется. Но если попытаться хотя бы чуть-чуть изменить положение, она
накатывается с новой силой.
Прошло минут двадцать, и моё тело уже начало адаптироваться к своему положению.
И тут зазвонил телефон. Инстинктивно я дёрнулся и чуть не вскрикнул от
пронзившей меня острой боли. Но встать я не имел права. Снова фраза
автоответчика о том, чтобы оставили сообщение после сигнала. И через несколько секунд
я услышал голос Грега Фишера:
– Роберт, это Грег. Когда вернёшься, обязательно позвони в контору. Это очень
срочно.
– Что же там могло случиться? – с тревогой подумал я, – дела вроде шли
нормально. – Теперь до меня дошло, что перед этим звонили из офиса директора.
После недолгого размышления, оторвавшего меня от мыслей о своём проступке и
наказании, я решил, что ничего страшного произойти не могло, и продолжал нести
свой крест.
Примерно через полчаса зазвонил мой мобильный телефон, лежащий на столе. Я не
реагировал на его звонок, хотя он верещал весьма настойчиво. По мелодии звонка
я понял, что звонят из конторы. Звонок стих. И вот когда до окончания наказания
оставалось минут 15, он зазвенел вновь. Теперь уже дуэтом с комнатным
телефоном, на котором нервный голос Грега буквально кричал:
– Роберт, где тебя черти носят, почему трубку не берёшь. Ответь немедленно!
Выхода не было. С огромным трудом я поднялся на ноги. Острая боль пронзила меня
насквозь. До телефона я буквально доковылял.
– Слушаю.
– О, наконец-то, проснулся. Ты что дрых всё это время?
– Д-да, заснул вчера поздно, – пробормотал я.
– Слушай, из Вестхэмской компании пришёл к нам запрос о финансовом обеспечении
последней сделки с компанией Макбрайда.
– Ну так что, дайте им сведения.
– Но у нас старые сведения. А им нужны новые с учётом последних курсов их акций
и акций Макбрайда. А такой анализ можешь только ты сделать.
– Грег, сегодня же выходной день, – простонал я, – неужели это не терпит до
понедельника.
– С ума сошёл. До понедельника. Главный требует, чтобы анализ был через час.
– А с чего вдруг ты на работе?
– Меня вызвали. А до тебя дозвониться не могли.
– И что?
– Как что? Нужен анализ.
И тут только до меня дошло, что сейчас я должен сесть за компьютер и
переключиться совсем на другие проблемы. Выхода не было, и через 10 минут я уже
углубился в расчёты. А ещё через полчаса полный расчёт был послан по имэйлу в
офис директора. Но на душе моей кошки скребли. Я не понёс в полном объёме то
наказание, которое мне назначила Госпожа. А просто достоять на коленях
оставшиеся 15 минут не имело смысла – наказание должно было быть непрерывным.
Я отключил все телефоны, снова встал на колени на гальку и простоял ровно два
часа. Когда это время закончилось, я не мог подняться в течение нескольких
минут. Потом с огромным трудом я встал, сфотографировал свои колени, имевшие
ужасающий вид, и скинул фотографии своего живота и коленей на компьютер. Через
несколько минут они ушли в просторы Всемирной паутины.
Глава двадцать первая.
Несколько позже я написал Госпоже
полный отчёт о своих действиях во время самонаказания. Не забыл при этом
упомянуть об увеличении мною самим длительности и тяжести наказания. Ну что ж,
это на самом деле было. И теперь я сидел перед монитором, в трепетном ожидании
всматриваясь в список входящей информации. Обычно в это время Госпожа также
сидела возле компьютера, и я вправе был рассчитывать на скорый ответ. И мои
ожидания оправдались. Вскоре я с огромным облегчением и радостью прочитал
следующее:
ПРИСЛАННЫЕ ФОТОГРАФИИ МЕНЯ УБЕДИЛИ В
ПРАВДИВОСТИ ТОГО, ЧТО ТЫ НАПИСАЛ О САМОСТОЯТЕЛЬНОМ УВЕЛИЧЕНИИ НАКАЗАНИЯ. НО
ЕСЛИ БЫ ИХ И НЕ БЫЛО, Я БЫ ВСЁ РАВНО ПОВЕРИЛА ТЕБЕ. Я ПРИКАЗАЛА ТЕБЕ ПРИСЛАТЬ
ИХ НЕ СТОЛЬКО ДЛЯ СЕБЯ, СКОЛЬКО ДЛЯ ТЕБЯ. МОЛОДЕЦ. Я ДОВОЛЬНА ТОБОЙ. И ТЕПЕРЬ Я
НАГРАЖУ ТЕБЯ. ОТКРОЙ ВЛОЖЕННЫЙ ФАЙЛ.
Я открыл файл. Там было фото
обнажённой женской ступни. Эту ступню я узнал бы из тысячи других. Это была
ступня Госпожи. Сверху фото была надпись:
МОЖЕШЬ ПОЦЕЛОВАТЬ ТРИЖДЫ, НЕ БОЛЕЕ.
ЗАТЕМ УНИЧТОЖИШЬ ФОТО.
И я трижды прикоснулся губами к
изображению этой ножки. Казалось, я целовал холодный монитор, но я не
чувствовал его холода. Наоборот, я ощущал тепло, как будто бы я реально целовал
живую ножку Госпожи.
После разрешённых мне поцелуев я, как мне предписывалось, уничтожил это фото. С
какой радостью я не уничтожал бы его, а продолжал покрывать поцелуями.
Распечатал бы его на бумаге и не отрывал от снимка свои губы часами. Но Госпожа
приказала уничтожить. И мне не пришло даже в голову её ослушаться. И она это
знала, поэтому могла быть совершенно спокойна за то, что её приказание будет
выполнено в точности.
Прошли, наконец, два месяца разлуки с Госпожой. И вот я получаю сообщение о её
приезде. Она сообщала рейс самолёта, которым она прилетала. В сообщении было
короткое слово: «ВСТРЕТИШЬ». Но если бы и не было этого слова, конечно бы я её
встретил.
В день приезда я сделал в доме генеральную уборку, приготовил праздничный ужин,
купил цветы в дом и с собой в аэропорт.
Приехал я в аэропорт задолго до прибытия самолёта. Да к тому же объявили, что
рейс задерживается. Но вот наконец и прибытие. Я стою, высматривая в толпе
людей, выходящих из автобуса, который привёз пассажиров самолёта её.
Единственную в мире женщину, которая значила для меня больше, чем вся моя
жизнь. И вот я увидел её. Она шла быстрой походкой, стуча каблуками чёрных
сапожек. Облегающий плащ с поясом выгодно подчёркивал её фигурку. В руке у неё
была сумочка.
Я поспешил к ней навстречу. Вот оно передо мной – это дорогое мне лицо. Она
улыбнулась, потрепала меня по щеке. Мне захотелось тут же при всём народе
упасть к её ногам и не отрываться от них долго-долго. Но этого нельзя было
сделать. Хотя если бы она сейчас мне это приказала, я бы в ту же секунду
оказался у её ног. Она, видимо угадав мои мысли, чуть насмешливо посмотрела на
меня.
– Пока только это, – сказала она, протягивая мне свой мизинец, который я в
благоговении облобызал.
Мы забрали багаж и прошли к машине. Вскоре я уже гнал домой, поглядывая в
зеркало на сидящую на заднем сиденье Госпожу.
Как только мы вошли в прихожую, я не мог больше сдерживаться и рухнул к ногам
Госпожи. Не смея их коснуться, я прижался лбом к полу, и моё тело сотрясли
рыдания.
– Скучал, куки? – спросила Госпожа. – Хотя я вижу, что это вопрос излишний. –
Она тронула носком сапожка мою голову. – Мне приятно это, не скрою. Я тоже
скучала по тебе. И ждала, когда вновь увижу тебя простёртым у моих ног. Целуй
мне сапожки, я позволяю тебе.
И я начал покрывать поцелуями её чёрные, запылённые после дальней дороги
сапожки.
– Вычисти, вычисти их своим язычком, как это ты хорошо умеешь делать, – велела
мне Госпожа. – Я хочу, чтобы они блестели. А то голые мои ножки на фото
целовал, избаловался. И теперь вылизывать мне сапожки, того гляди, заставлять
тебя придётся, – усмехнулась она.
Я в отчаянии замотал головой. Говорить не имел права, Госпожа не спрашивала ни
о чём.
– Ну хорошо, хорошо. Вижу, что не придётся. Подожди.
И она села на стул. Указав на сапожки, сказала:
– Можешь наслаждаться.
Мой язык лёг на её сапожки. И не отрывался от них до тех пор, пока они не
заблестели. Госпожа не мешала мне. Затем я тщательно вылизал и подошвы сапожек.
– Ну, хорошо, – удовлетворённо сказала Госпожа, – вижу, что ты не разучился.
Можешь снять с меня сапожки.
Я снял сапожки, и её ножки остались в чёрных чулках.
– Целуй, – разрешила она, – сегодня я тебе позволяю и это.
В пароксизме радости и нахлынувшего на меня огромного счастья я припал губами к
пальчикам её маленьких ножек, обтянутых чёрным капроном. Ножки её пахли потом,
и я вдыхал этот аромат всеми своими лёгкими, как будто боялся упустить даже
крупицу драгоценного запаха. Но на этот раз долго наслаждаться она мне не
позволила, слегка стукнув пяткой меня в зубы.
– Довольно с тебя. Вставай, поможешь мне раздеться. Или, по-твоему, я так и
должна сидеть в плаще, пока ты вволю моими ногами насладишься.
Я поднялся на ноги и помог Госпоже снять верхнюю одежду.
– Переоденусь я сама, – сказала она, – а ты пока приготовь мне ванну. Я хочу в
ванне посидеть.
Госпожа любила нежиться в ванне, и я хорошо знал её вкусы в этом плане. Хорошо
знал наиболее приятную для неё температуру воды, умел её поддерживать в
ожидании прихода Госпожи. И конечно в мои прямые обязанности входило
прислуживание Госпоже во время принятия ванны. Вот и сейчас в ванне колыхалась
тёплая приятная мягкая вода, в которой я развёл душистый шампунь, покрывший
пышной пеной почти всю её поверхность. Мне оставалось ждать Госпожу.
Но я услышал звонок из её спальни. и поспешил туда. Она сидела на кровати в
халате и шлёпанцах.
– Всё готово? – спросила она.
– Да, Госпожа.
– Отнеси меня.
На этот раз она пожелала, чтобы я отнёс её на руках, а не отвозил на своей
спине. Я бережно поднял Госпожу на руки. Какая же она лёгкая, казалось просто
воздушная. И вот мы в ванной комнате. Сбросив халат, Госпожа осталась
совершенно обнажённой.
– На колени, – приказала она мне.
Несмотря на естественную категоричность этого приказа, мне показалось, что в её
тоне на этот раз не было той жёсткости, которой он обычно сопровождался. В нём
сквозило расположение ко мне.
Я опустился на колени, и она села мне на плечи. Совсем как когда-то во время
стирки мною её белья. Приказав повернуться лицом к ванне, Госпожа кончиком ноги
попробовала воду
– Подставь руки.
Я подставил свои ладони, и она, опершись на них ногами, шагнула в воду и удобно
расположилась в ванне. Температура воды её устроила.
– Принеси мне плеть, раб.
Я покорно принёс плеть и вручил Госпоже.
– Раздевайся сам. Догола.
Когда я разделся, Госпожа взмахнула плетью и очень больно хлестнула меня
поперёк голой спины. Я вскрикнул.
– А вот от этого ты точно отвык, – назидательно сказала Госпожа. – Ничего мы
это быстро наверстаем.
И она повторила удар, исторгнув у меня ещё один вопль боли. Затем повесила
плеть на крючок на стене.
– Теперь стой на коленях и жди приказаний.
Я стоял возле ванны на коленях и во все глаза, поёживаясь от полученных ударов,
смотрел на свою Госпожу, благо она сейчас мне это не запрещала. Она нежилась в
тёплой воде и думала о чём-то таком, чего я не знал. Иногда её прекрасное чело
заметно хмурилось, видимо посещали её голову какие-то неведомые мне заботы.
Какие именно? Меня беспокоило это. Я снова почувствовал, что у Госпожи не так
хорошо обстоят дела. Что-то есть такое, что её беспокоит, но о чём она не хочет
или не считает нужным мне говорить.
– Намыль губку, – приказала она, – и мой мне спину.
И я осторожно проводил губкой по её атласной коже, стараясь доставить ей
максимум удовольствия. Затем она велела перейти на плечи и грудь. Здесь я
проявлял особую осторожность и внимательность.
– Ноги, – последовал приказ.
Одной рукой я держал её ножку, другой аккуратно намыливал и мыл её. Тщательно
вымыл между пальчиками.
– Надо бы приказать тебе там вылизать языком, – слегка улыбнувшись, сказала
Госпожа, – но оставим это для другого раза.
Затем она встала в ванне, и я мыл её восхитительную попку. Расставив ноги, она
приказала мне вымыть между ними.
– Здесь услуги твоего язычка тоже оставим на потом, – сказала она, – не
волнуйся, он у тебя без работы не останется. А сейчас в ванну, раб. На колени.
Она приказывала мне влезть в ванну и находиться там вместе с ней. До сих пор
она не оказывала мне такой чести. По-видимому это было также одним из
проявлений её сегодняшнего расположения ко мне. И вот я стою в ванне на коленях
перед своей Госпожой, по грудь в воде. Она потрепала меня по щекам.
– Я довольна тобой, куки. Целуй мне ноги.
Нижние части её ног были в воде. Над водой были колени. И вот здесь я совершил
непростительную ошибку, видимо забывшись от радости полученной награды. Я
прикоснулся губами к тому, что было над водой – к её колену. Госпожа тут же
сняла со стены плеть, и в мою обнажённую спину врезался жгучий удар.
– Что ты должен целовать, раб, когда я позволяю тебе целовать мне ноги?
– Пальчики, Госпожа, – с пересохшим внезапно горлом ответил я.
– А ты что поцеловал?
– Колено, Госпожа.
– Я позволила тебе это?
– Нет, Госпожа, - чуть не плача ответил я, осознав тут свою ужасную оплошность.
– Значит, ты получил незаслуженную тобой награду. И мне придётся её
компенсировать.
С этими словами она крепко зажала мою голову между своими ногами.
|
