Глава первая.

Ничто не проходит бесследно. Мои волнующие встречи с Моникой, подобные описанной в предыдущей главе, продолжались и далее, правда, случалось это нечасто. Большей частью мы встречались с Моникой просто так: гуляли, ходили в кино, театры, на выставки. Съездили в туристическую поездку в Ниццу. В дальнейшем у меня возникли существенные затруднения на работе. По халатности одного из сотрудников, а возможно не просто халатности, а преднамеренно, у нас оказались уничтоженными несколько важных финансовых документов. И я оказался перед угрозой выплаты огромного штрафа, и передо мной даже реально замаячила угроза тюремного заключения. Несмотря на весь мой опыт в подобного рода делах, я никак не мог найти выход и уже начал приходить в отчаяние. Моника, конечно, сразу заметила, что со мной что-то происходит, и начала расспрашивать. Я не хотел посвящать её в эти проблемы. Но она была настойчива, и я вынужден был ей открыть причину. Она задумалась. Потом сказала: «Есть выход». То, что она мне рассказала и посоветовала, дало мне возможность посмотреть на эту проблему под совершенно другим углом зрения. И в результате я довольно быстро сообразил, как её решить. Всё закончилось благополучно. В ближайшую нашу встречу с Моникой я принёс ей красивый букет цветов, в который вложил перстень с бриллиантом. Она улыбнулась и приняла подарок.
Со временем моя привязанность к Монике стала ещё больше. Я понял, что уже не могу жить без неё. И наконец решился сделать ей предложение. Я сказал ей, что давно люблю её и прошу её стать моей женой. Она посмотрела на меня своими большими чёрными глазами, слегка улыбнулась и… согласилась.
Мы отпраздновали пышную свадьбу, на которую были приглашены практически все наши родственники и друзья. Потом был незабываемый медовый месяц. А в конце этого месяца Моника припасла для меня сюрприз. Когда я вечером вышел из ванны, собираясь лечь в постель, лежащая на кровати Моника неожиданно сказала:
– Стой. На колени!
Я опустился на колени, и Моника бросила мне блестящий кожаный ошейник. А дальше… дальше был совершенно изумительный сеанс, который моя любимая супруга провела со всей присущей ей изобретательностью и фантазией. Он продолжался целую неделю. В конце её я был как бы в четвёртом измерении, настолько всё происшедшее со мной мне казалось невероятным. Вот такой великолепный свадебный подарок сделала мне моя жена. И, несмотря на густо покрытые красными полосами мою спину и ягодицы (Моника, как всегда очень жестоко истязала меня во время таких сеансов), я почувствовал невероятное желание очутиться в таком положении снова. А потом снова, а потом… вообще не выходить из него.
Я долго размышлял на эту тему. И постепенно всё больше и больше во мне укоренялась мысль, что я не мыслю иначе своего существования, как в качестве настоящего раба Моники. Не только во время сеансов, я хотел стать не игровым, а настоящим, социальным рабом. Таким, какими были рабы Древнего Рима, например – не имеющие абсолютно никаких прав, абсолютно никакой собственности, сами являющиеся собственностью своего хозяина, который может делать с ними всё, что ему заблагорассудится. Я чувствовал, что могу довериться ей настолько, что полностью отдать себя в её руки. И что-то мне подсказывало, что я не пожалею об этом.
Я долго колебался, прежде, чем сказать об этом Монике. Но наконец решился. И вот однажды вечером, когда мы сидели за столом, я рассказал её о своём желании.
Она долго молчала, глядя в сторону. Затем посмотрела на меня, и мне показалось, что в её огромных чёрных глазах блеснула слеза.
– Я знала, что ты когда-нибудь мне об этом скажешь, – произнесла она, – потому что слишком хорошо тебя знаю. Знала, не скрою, очень хотела этого и… одновременно боялась.
– Почему милая?
– Потому что сама не знаю, как ответить. С одной стороны я тебя люблю и очень хорошо понимаю психологию людей, подобных тебе. Я вижу, что ты мучаешься, твоё внутреннее мироощущение требует приведения тебя в определённое состояние, которое является единственно приемлемым для тебя. И я очень бы хотела тебе помочь, тем более, я вижу, что именно я смогла бы это сделать наилучшим образом. Ты привык ко мне, и для тебя естественней всего ощутить именно меня своей Госпожой. Кроме того, по некоторым причинам это удобно, даже желательно и для меня самой.
У меня загорелись глаза.
– Моника, милая, так это же замечательно! Давай…
– Подожди, – прервала она готовые уже начаться мои излияния, – не всё так просто. Здесь существует масса проблем.
– Каких проблем, милая.
– Слушай и не перебивай меня. Во-первых, мы реально живём в обществе, в котором нет места рабству, по крайней мере, официальному. Как раз наоборот, оно построено на идеях демократии и всеобщего и полного равноправия. И это общество диктует нам свои законы. Так вот твоё рабство у меня неизбежно войдёт в противоречие с этими законами. Ну, начать хотя бы с того, что я не могу распоряжаться твоей жизнью, как это могли делать настоящие рабовладельцы. У меня неизбежно возникнут проблемы с законом. А значит, одно это уже означает, что ты не можешь быть моим настоящим рабом. Дальше, у нас нет иных средств к существованию, как работа на благо общества, за которую мы получаем плату. У тебя есть важная и ответственная работа, которую ты не можешь бросить, даже ради меня, и которая требует, и будет требовать направления значительной части твоих усилий на неё. И от тебя зависят и судьбы других людей, которым нет никакого дела до наших с тобой внутренних отношений. И это вторая причина, по которой я не могу быть абсолютной твоей владелицей. Конечно, я никогда бы не стала заставлять тебя делать что-то такое, что могло бы нанести ущерб твоей работе, даже наоборот, как ты имел возможность в этом недавно убедиться…
– Да, да, милая…
– Слушай дальше. Я сказала, что никогда бы не стала, не захотела бы этого делать. Но допустим, что я бы захотела. Вот, например, тебе срочно нужно идти по делам первостепенной важности. От того, как всё решится там, куда ты пойдёшь, зависит очень многое, и не только для тебя, но и для других. А мне как раз в этот момент захотелось, чтобы ты был при мне. И я приказываю тебе остаться и лежать у моих ног. Что ты сделаешь?
Честно говоря, я не знал, как ответить. Я вдруг отчётливо представил себе, что такая ситуация и впрямь могла бы возникнуть. Действительно, то и дело возникали моменты, когда требовалось моё безотлагательное присутствие на работе.
– Ну, милая, – промямлил я, – я бы постарался тебя убедить…
– А я бы тебе сказала «Молчать! А за пререкания будешь наказан!» Ну и что?
Я подавленно молчал.
– Вот видишь. А ты говоришь «полновластная Госпожа». Но то, что я тебе сказала это лишь часть проблем. Это то, что от нас не зависит. А есть и проблемы, связанные непосредственно с нами, с тобой в частности?
– Со мной? – удивился я, – какие же это проблемы?
– Видишь ли, во время наших с тобой сеансов, я, хоть и весьма жестоко истязала тебя, но всё же вела игру так, чтобы в целом доставить тебе удовольствие, по возможности получив его и сама. Хорошо зная твои стремления и склонности, я легко могла это делать. Я не принуждала тебя делать что-либо такое, что, я знала, ни в коем случае не может тебе понравиться, даже будет противным для тебя. К счастью, у тебя достаточно высокий порог терпимости, и достаточно сильные эмоции ко мне, чтобы ты мог терпеть от меня очень чувствительные наказания и унижения. Но, тем не менее, ты должен отдать себе совершенно ясный и чёткий отчёт в том, что если ты станешь моим настоящим рабом, меня абсолютно не будут интересовать твои желания, склонности, стремления. Я буду руководствоваться только и исключительно своими собственными желаниями и интересами. И тогда я буду делать очень много такого, что тебе, я уверена, совсем не понравится. Например, я могу заставлять тебя изо дня в день выполнять самую неприятную работу по дому, а если ты её плохо выполнишь, я не буду тебя пороть дорогой твоему сердцу и заднице плетью, а просто выгоню тебя из дому. Без денег и документов. Убирайся куда хочешь. Или буду заниматься любовью с посторонним мужчиной, а тебя поставлю привязанным возле нашей кровати на колени. Потом ты ему сделаешь минет. И если сделаешь плохо, я скажу ему, чтобы он тебя… слышишь, не я, а он тебя избил. Кулаками и ногами. И с выбитыми зубами и расквашенным носом вышвырнул тебя на улицу. Голого. На обозрение всем прохожим. Что? Ты хочешь сказать, что привлечёшь внимание полиции? Дорогой, это твои проблемы, и меня они не должны касаться. С полицией разбирайся сам. И делай что хочешь, но ни я, ни мой любовник о полиции даже слышать не должны. Я твоя Госпожа, я тебе так приказала. И ты обязан мой приказ выполнить, раз ты мой абсолютный раб. Или… да мало ли ещё. Ну, как это тебе?
Я сидел полностью раздавленный. И до меня со всей своей ужасающей ясностью начало доходить, что Моника совершенно права. Я, правда, был убеждён, что она абсолютно неспособна на всё это. Но с другой стороны, если она моя абсолютная Госпожа, почему бы ей это не позволить себе. И даже если не брать такие крайности. Готов ли я абсолютно отринуть свои собственные ощущения и желания и жить только и исключительно желаниями Моники, в том числе принимать от неё безропотно такие вещи, которые я совсем бы не хотел испытывать не то, что в жизни, но даже в игровых ситуациях? А такие ситуации, безусловно, могли бы возникнуть, даже если не впадать в крайности. На этот вопрос я пока не находил ответа. То абсолютное нахождение под властью Моники, которое я рисовал в своём воображении, очень походило на нахождение маленького ребёнка под абсолютной властью матери. Она может делать с ним, что хочет, как угодно наказывать, но она же его и защищает и оберегает. И уж конечно возможность таких экстремальных ситуаций, примеры которых мне привела Моника, мне даже в голову не приходили. А здесь получается совсем другое, абсолютно не похожее на спокойную умиротворённость «нижнего» под властью, а точнее под защитой «Верхней».
Я не видел выхода. И тут снова раздался спокойный и строгий голос Моники.

Глава вторая.

- Ну что, расстроился? – спросила меня Моника, глядя на мою растерянную физиономию.
Я поднял на неё свои глаза. Видимо в них действительно блестели слёзы. Моника улыбнулась и погладила меня по щеке.
– Тебе всё это самому не приходило в голову, когда ты решил сказать мне о своём желании?
– Нет, Моника. Я представлял себе так, что всё решает только наше с тобой обоюдное желание. И никакие внешние факторы нам не смогут помешать.
– Смогут, ещё как смогут. И не только внешние.
Моника немного помолчала. Затем изящным движением головы откинула назад нахально спустившуюся ей на глаза прядь своих чёрных волос.
– Я хочу, чтобы ты несколько дней подумал над тем, что я тебе сказала, – мягко произнесла она. – Возможно, тебе придут в голову какие-либо идеи.
– Хорошо, дорогая, – кивнул я, – но я хочу, чтобы ты знала. Для меня нет иного пути в этой жизни, как стать твоим покорным рабом. Только в этом состоянии я смогу дальше существовать.
– Я знаю, родной мой. И я очень хочу тебе помочь. Но в то же время я хочу, чтобы ты до конца понял, насколько это будет нелегко. И каких серьёзных жертв потребует это от нас обоих. Поэтому сейчас идём спать. А в конце недели мы вернёмся к этому разговору. Но не раньше, – уже строгим тоном закончила Моника.
Сегодня был вторник. Надо ли говорить, что всю оставшуюся неделю я ходил сам не свой. Моника, конечно, видела моё состояние, но не подавала виду. Я лихорадочно соображал, как выпутаться из той ситуации, которую мне обрисовала жена. Но мне не только не пришло в голову, как с ней справиться, но даже наоборот. Я начал чётко осознавать ещё большие трудности. И вот одна из них. Дети. Будут ли у нас с Моникой дети? Если будут, то моё рабство, настоящее неигровое рабство, становится заведомо невозможным. Действительно, что должны чувствовать дети, у которых отец – раб матери? Ведь они всё сразу заметят, как только начнут что-то соображать. Какой авторитет для детей будет представлять такой отец? На этот вопрос я не мог ответить. Прятаться, скрываться. Скрываться от знакомых, друзей. Скрываться от всего внешнего мира. Скрываться от собственных детей. Только при этом условии могло бы реализоваться моё желание. Но фактически в этом случае моё рабство становилось невозможным. А ведь Моника наверняка захочет иметь детей. И что же, она должна от них отказаться ради удовлетворения моей страсти?
В общем, когда настала суббота, я не только ничего толком не придумал, но был уже близок к тому, чтобы сказать Монике: «Прости, милая, я вижу теперь и сам, что это невозможно».
Мы сидели в комнате на диване. И я высказал Монике свои соображения насчёт детей. Она кивнула.
– Вот видишь, хорошо, что ты и сам это понимаешь.
Она немного помолчала. Затем сказала:
– А теперь, когда, я надеюсь, ты понял всю серьёзность положения, послушай меня.
– Я весь внимание, дорогая.
– Дай мне сигарету, пожалуйста.
Я протянул ей зажжённую сигарету. Некоторое время Моника молча курила, видимо успокаивая свои нервы. Затем начала говорить. И то, что она сказала мне в этот субботний вечер, на долгие годы определило всю нашу дальнейшую жизнь.
– Я всегда была в каком-то смысле лидером. Уже в детстве даже в отношениях с моими родителями, которых я кстати очень люблю, я старалась настоять на своём, переломить родительскую власть. Нет, я не была трудным подростком в обычном смысле этого слова. Отношения с мамой и папой у меня всегда были доверительные и доброжелательные. Но… как бы тебе сказать… я не могла воспринимать категорический диктат. То есть, если мне что-либо запрещали, или заставляли что-либо делать, я всегда хотела добиться того, чтобы мне объяснили причину запрета или принуждения. И если мне эта причина не казалась удовлетворительной, я не видела смысла в том, чтобы подчиняться. На моё счастье мои родители достаточно умные и образованные люди и они не злоупотребляли своей властью, всегда старались поговорить со мной не как с несмышлёным ребёнком, а на равных, объяснить мне выгоду для меня самой тех или иных их действий в отношении меня. Они многому меня научили, в том числе и отстаивать свою точку зрения, не давать другим необоснованно и безнаказанно ущемлять себя. И позже, когда я выросла, мне это очень пригодилось. В компаниях, где я вращалась, я почти всегда была лидером. Со мной не только считались, мне фактически подчинялись.
Невинность свою я потеряла можно сказать совершенно случайно. С этим парнем я никогда больше не встречалась и не хотела встречаться. Но когда у меня стали появляться другие парни, я совершенно явственно ощутила, что в отношениях с ними мне обычного, ванильного, как его называют, секса мало. То есть даже можно сказать, что он меня просто совершенно не устраивал. Я чётко осознала свои доминантные склонности. И один из моих последующих бойфрендов почувствовал это в первую же проведённую со мной ночь. Она случилась у меня дома, родители куда-то уехали. Он целовал мне губы, затем грудь, живот. И мне захотелось, чтобы он поцеловал меня там. И не только поцеловал, но и достаточно долго там побыл, работы бы ему хватило. Но когда я ему об этом сказала, он заартачился. Оказывается, в его кругу считалось зазорным ласкать девушку там. Что-то он мне такое сказал, точно уже не помню, но что-то очень обидное. И меня как пружиной подбросило. Я схватила его за волосы и закатила ему такую оплеуху по его морде, что он чуть с кровати не слетел.
– Ну ты, мразь, – приблизив своё лицо к его физиономии, прошипела я, – или ты сейчас делаешь то, что я тебе сказала или ты сейчас же вылетишь отсюда вон и никогда больше даже не подойдёшь ко мне, понял, тварь!
Кажется он не на шутку испугался. Разумеется, он не ожидал от меня такого. Через несколько секунд я расслабленно лежала, раздвинув ноги и закинув руки за голову, а он лежал между моими ногами, и его язык прилежно трудился там, где ему было указано. Но я поймала себя на том, что то удовольствие, которое я получала непосредственно от этого, ни в какое сравнение не идёт с другим удовольствием. Нет, удовольствие тут не то слово. Во мне всё пело от того, что я его сломала, от ощущения своей власти над ним, от сознания того, что я сейчас могу сделать с ним всё, что захочу. Я положила свои ноги ему на спину, затем взяла его за волосы и глубоко вдавила его лицо себе в кисочку.
– Не сметь останавливаться ни на одну секунду, – приказала я, – остановишься – пожалеешь.
Надо отдать ему должное – потрудился он хорошо. Уже скоро я испытала сильный оргазм. Мои соки хлынули ему в лицо, и я, не колеблясь, приказала ему их вылизывать. Затем я приказала ему лизать мне ноги, медленно спускаясь от бёдер к ступням. И когда он дошёл до моих ступней, я неожиданно села на кровати, согнула ножку и приказала ему широко раскрыть рот. Он повиновался, и тогда я вложила в его рот пальчики своей ноги.
– Лизать! – не терпящим возражений тоном приказала я. И он покорно исполнил моё приказание. Затем у него во рту побывали пальчики и моей другой ноги.
Что-то ещё я с ним тогда делала, уже не помню. Наутро он был весь пунцовый как помидор. Трясущимися руками он собрал свои вещи и поспешил убраться. Больше я его не видела. Но сейчас мне было абсолютно наплевать на него. Я окончательно поняла, что мне нужно в сексе. Полная доминантность. Власть над своим партнёром. Возможность управлять им так, как мне этого захочется. И не только в сексе.
И последующие несколько лет у меня ушли на поиски партнёров. Боже, сколько их у меня перебывало. Среди них были откровенные ничтожества, доминирование над которыми не доставляло мне никакого удовольствия. Были лжецы и подлецы, альфонсы и фанфароны. Но были и интересные люди. Очень скоро я поняла, что есть множество сильных, вполне уверенных в себе и крепко стоящих на ногах мужчин, которые в силу многих объективных причин стремятся подобно тебе оказаться во власти женщины. Сильной, красивой умной и порядочной женщины, власть которой над ними помогает им справиться с множеством комплексов, которые мешают им жить. История этого вопроса давняя, да ты и сам её знаешь не хуже меня. И когда я это поняла, для меня уже проблемы выбора не существовало. Однозначно. Это моё. Именно в таком статусе властной Госпожи я могла бы реализоваться наилучшим образом, дать выход всем своим латентным желаниям, фантазиям, мечтам, планам и возможностям. Одновременно я помогла бы этому человеку, своему рабу, дала бы ему возможность очутиться там, куда он стремится всей душой и телом, привела бы его к тому положению, которое всецело гармонирует с его внутренним миром. И как следствие помогла бы наилучшим образом реализоваться и ему. И я стала искать партнёров. Здесь мне очень помогла Всемирная паутина – Интернет. Я стала полноправным членом нескольким закрытых Интернет-клубов, много общалась в он-лайн режиме, одновременно практикуясь и в реале. И вот тогда-то я встретила тебя. Мы познакомились сначала виртуально, и уже из твоих писем я поняла, что ты далеко не ординарная личность. Несколько проведённых с тобой он-лайн сеансов только укрепили это мнение. На мои вопросы и приказы ты отвечал настолько интересно и нестандартно, что, признаюсь, сильно завёл и меня. И мне захотелось с тобой встретиться. И когда я с тобой познакомилась, я уже поняла, где моя судьба. Другого раба, кроме как тебя, мне уже и не хотелось… Ну а когда мы начали с тобой играть в реале, то уже после нескольких раз мне стало казаться, что если ты не станешь действительно моим рабом, то всем моим мечтам конец. То, что я могла позволить себе с тобой, я не могла ни с одним другим. И ни с кем другим я не испытывала таких ощущений, как с тобой. Кроме того, ближе узнав тебя, я прониклась к тебе глубоким уважением, просто как к человеку. Помнишь, ты спрашивал меня, могу ли я уважать человека, подобного тебе?
– Да, да, дорогая, помню. То, что ты мне тогда сказала, буквально окрылило меня.
– Ну и в конце концов я поняла, что люблю тебя. Люблю тебя не той обычной любовью, какой женщина любит мужчину, а именно той её разновидностью, которая любимого мной мужчину превращает в моего покорного раба. И я, не колеблясь, и с радостью приняла твоё предложение стать твоей женой.
Мои глаза загорелись.
– Моника, любимая. Госпожа моя…
Я упал к её ногам и стал покрывать их слезами и поцелуями. Моника не противилась этому, и какое-то время я лежал у её ног. Затем она попросила меня снова сесть на диван. И когда я снова сел рядом с ней, она сказала:
– Так вот теперь нам нужно найти выход в этой ситуации. Выход, который был бы приемлемым для нас обоих. Выход, который, хотя бы в какой-то степени, помог решить те проблемы, о которых ты теперь и сам знаешь. И теперь послушай, что я предлагаю в этой связи.
Моё сердце радостно забилось. Неужели и здесь Моника нашла выход?

Глава третья.

– Итак, – сказала Моника, – мы с тобой уже пришли к выводу, что настоящего реального рабства, такого, как было при подлинных рабовладельческих режимах, мы с тобой не сможем создать. Но мы можем попытаться создать такой его вариант, который можно было бы назвать… ну компромиссным что ли. Для этого нам придётся, как тебе, так и мне, произвести своеобразное раздвоение личности. Что я имею ввиду. На людях, на работе, в обществе, короче говоря, для всех других людей мы с тобой должны оставаться такой же респектабельной и уважаемой парой, какой являемся сейчас. И ни один человек не должен даже догадываться о том, что у нас с тобой происходит, когда мы остаёмся одни. Для этого нам придётся пойти на целый ряд компромиссов. Я должна исходить из того, что не могу распоряжаться тобой всецело только по своему усмотрению, поскольку у тебя есть обязательства перед другими людьми, у тебя есть твоя работа, и ты не можешь её игнорировать. Поэтому нам необходимо установить определённые границы моей власти над тобой. Нет, «границы» тут неудачный термин. Безусловно, границ как таковых не должно существовать. Иначе, что это за власть. Я имею ввиду не границы, а скорее формы проявления этой власти в зависимости от конкретной ситуации. Они будут зависеть от того, находимся ли мы с тобой наедине или на людях, находимся ли мы у себя дома или в номере гостиницы, где нам никто не сможет помешать, или на званом вечере, где присутствует масса народу. Ясно, что в последнем случае у меня будет меньше возможностей для такого проявления. И поэтому моё первейшее условие: уменьшение этих возможностей это целиком и полностью моё дело, тебя это не должно касаться. Для тебя я в любой ситуации, независимо от того, где мы с тобой находимся, кто нас в данный момент окружает – полновластная Госпожа, а ты мой преданный раб. Для меня важно, чтобы этот факт укоренился в твоём сознании. И у тебя не возникало иллюзии того, что если мы не находимся с тобой наедине, то эта моя власть исчезает или хотя бы уменьшается. И ты должен очень хорошо уяснить себе, что снижение проявлений моей власти над тобой в одной ситуации автоматически будет означать повышение её проявлений в другой. Как в физике – закон сохранения энергии: общая энергия всегда постоянна. Так и здесь. То, что я не смогу сделать при окружающих, я с лихвой компенсирую это, когда мы останемся вдвоём. И если ты позволишь себе хоть малейшее отклонение от установленных мною для тебя норм в этих ситуациях, я не буду стесняться в выборе средств наказаний, последующих за этим. Я заставлю тебя очень сильно пожалеть о свих проступках, на самом деле пожалеть, а не в игровом смысле. Ты хорошо это понял? Не власть моя уменьшается в неудобных для её проявления ситуациях, а степень её открытости для окружающих.
– Да, Моника, я понял, – ответил я. – Но ты можешь быть спокойна. Мне и в голову не придёт использовать какие-либо неудобные для тебя ситуации в таких целях.
Моника испытующе посмотрела на меня.
– Хочу тебе верить, – сказала она. – Теперь дальше. Речь теперь пойдёт о работе, причём, как ты сам понимаешь, главным образом твоей. Моя работа здесь особым препятствием, по счастью, служить не может (Моника работала аналитиком в одной финансовой структуре; режим её работы действительно позволял ей достаточно много времени уделять себе, при этом весьма неплохо зарабатывая). Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что не имею никакого морального права вследствие лишь своих желаний причинять хотя бы малейший вред твоей работе. И, конечно же, не хочу и не собираюсь этого делать. Но… ты помнишь, какой я тебе привела недавно пример?
– Да, Моника.
– Какой?
– Ты сказала, что возможна ситуация, когда ты могла бы своим приказом заставить меня отказаться от своих обязательств по работе.
– Да. И теперь слушай особенно внимательно. Моё непременное условие состоит в том, чтобы я имела на это право. Я имею ввиду не то моральное общечеловеческое право, о котором я говорила только что. А то право, которое мне даёт власть над тобой, и которое действует в установленных между нами отношениях. И если я это право имею, то мой приказ тебе не ходить на работу, а делать то, что я тебе скажу, ты обязан выполнить. Самое большее, на что ты можешь рассчитывать в этой ситуации, это попросить у меня разрешения сказать несколько слов. И если ты такого разрешения не получишь, если я сказала тебе «Молчать!», ты обязан немедленно замолчать и исполнять мой приказ. Дальше. Допустим, я позволила тебе говорить. И ты меня информируешь о возможных последствиях того, что будешь исполнять мой приказ, а не свои обязательства на работе и вообще перед другими людьми. Так вот (Моника строго посмотрела на меня). Я оставляю за собой право и в этом случае не отменять свой приказ. И ты будешь обязан, слышишь, обязан его выполнить даже в том случае, если последствия этого будут крайне неприятными, пусть даже катастрофическими. В этом случае не эти последствия для тебя должны быть определяющими. Это целиком и полностью моё дело определять идти на них или нет. А твоя первейшая обязанность – мне повиноваться. Повиноваться безоговорочно, беспрекословно. Независимо от того, к чему это по твоему мнению может привести. Ну как? Готов ли ты на это?
Признаюсь, я не сразу ответил. Слишком многое ставилось на карту. Слишком многое и не только для меня зависело от того, как будут складываться дела у меня на работе. И нередко требовалось моё экстренное вмешательство в те или иные проблемы. Но вместе с тем моё желание оказаться в полной и абсолютной власти Моники было настолько сильным, что я не мог ему противиться. И мне оставалось уповать лишь на то, что Моника не будет злоупотреблять этим правом и позволит мне исполнять свой общественный долг (забегая вперёд, должен сказать, что эта проблема действительно у нас в скором будущем возникла, и всё оказалось действительно не так просто).
Я размышлял, а Моника, казалось, забыла, о чём она только что говорила, и спокойно смотрела в окно, докуривая сигарету. Наконец я сказал.
– Да, Моника, я согласен на это.
– Мне не нравится слово «согласен», – вдруг резко ответила Моника, – можно подумать, что я тебя уговариваю. И я, кажется, другой вопрос тебе задала?
– Другой? – растерянно спросил я.
– Конечно. Ты уже забыл? Внимательно же ты слушаешь то, что я тебе говорю. Преданный раб называется.
Моника явно была рассержена. Я отчётливо представил себе, что если бы я уже сейчас был её рабом, мне бы не поздоровилось. Наказание было бы более, чем суровым. А наказывать Моника умела, в этом я не раз имел возможность убедиться. Но если бы я знал, насколько те наказания, которым она подвергала меня в наших сеансах, будут отличаться от тех, которые меня ожидали. Во всех отношениях, как физическом, так и психологическом.
– Да, Моника, прости меня. Ты спросила готов ли я к этому?
– Не правда ли это разные вещи «согласен» и «готов»? Мне нужно, чтобы ты предельно ясно это понял, прочувствовал до глубины души. Мне нужно, чтобы осознание всей степени отдачи в мои руки у тебя была настолько высокой, что мой приказ для тебя значил больше, чем все внешние факторы вместе взятые. Точнее всё остальное для тебя вообще не должно иметь никакого значения – только и исключительно мой приказ. И мне необходимо, чтобы для тебя это было не просто формальностью, условием нашего договора, а состоянием твоей души. Безусловно, я со своей стороны сделаю всё от меня зависящее, чтобы это состояние стало единственно возможным для тебя. И здесь не остановлюсь ни перед какими средствами. Поскольку я самореализоваться в таких отношениях с тобой могу лишь при этом условии. Это конечно не значит, что у меня не будет и множества других условий. Но это главное. А теперь я жду от тебя ответа на поставленный мною вопрос. И в зависимости от этого ответа мне станет ясно, продолжать нам дальше этот разговор или нет.
Какое-то время я сидел молча. Противоречивые чувства обуревали меня. Но потом во весь рост передо мной встало единственно возможное для меня решение. Я должен довериться Монике настолько, что безоговорочно признать за ней те права, о которых она говорила. А как же могло быть иначе? Не к этому ли я стремился столько лет? Что-то мне подсказывало, что Моника не заставит меня об этом пожалеть. Но даже если бы и заставила, всё равно сейчас уже для меня обратного пути нет. Поэтому я поднял голову, посмотрел Монике в глаза и твёрдо сказал.
– Да, Моника. Я готов к этому.
Я успел заметить чуть заметную улыбку, скользнувшую по губам Моники. Видимо именно такой мой ответ был для неё наиболее желаем. Тем не менее она ещё раз спросила:
– Ты хорошо понял всё, что я тебе сказала? Ты действительно к этому готов?
– Да, Моника. Я готов.
– Хочу надеяться, что это так. А теперь я хочу с тобой поговорить о проблеме детей. Не скрою, я действительно хотела бы иметь от тебя детей. И я надеюсь, что они у нас действительно будут. И тут ты совершенно прав, что тогда возникнет множество проблем. Дети не должны видеть такие отношения между отцом и матерью. И мы сделаем так, что они их не увидят. Но я бы не хотела, чтобы эта проблема возникла прямо сейчас. Поэтому, как бы мне ни хотелось иметь детей, и, я надеюсь, и тебе тоже, с ними придётся повременить. Сначала мы должны войти в необходимый для нас обоих стиль отношений, и на этом этапе дети, как бы желанны для нас обоих они ни были, могут этому помешать. Поэтому я иду на то, чтобы отложить рождение первенца на тот срок, который я сама определю. К этому ты готов?
– Да, Моника. Это действительно единственно возможное решение. И я готов к этому.
– Ну, хорошо, – с видимым облегчением сказала моя супруга, – пожалуй, это главное, что меня во всём этом беспокоило. Теперь мы можем перейти к обсуждению более частных проблем. И если мы придём к согласию и здесь, то составим и подпишем Договор. Но он мало будет напоминать те Договоры, которые мы подписывали перед сеансами. Но сейчас я хочу немного отдохнуть. Иди, свари кофе. Кстати и сам отойдёшь немного, вон красный какой.
И Моника легонько оттолкнула меня своей ногой.

Глава четвёртая.

Когда я вернулся в комнату с двумя чашечками кофе в руках, Моника не сидела, а лежала на диване. У неё в ногах оставалось свободное место, и она указала мне на него. Я поставил чашечку кофе перед ней на столик и сам сел в её ногах. Она положила свои ножки мне на колени. Я не удержался и, нагнувшись, прикоснулся губами к чёрному шёлку её чулок.
Облокотившись на локоть, она пила кофе, и некоторое время мы молчали. Затем она легла, положив голову на подушку, и устремила взгляд своих бездонных глаз в потолок.
– Ну что ж, – сказала она после недолгого раздумья, – пожалуй самое главное, что я хотела от тебя услышать, я уже услышала. И это меня радует и вдохновляет. Очень важно, чтобы ты понял: идя со мной на тот Договор, который мы подпишем, ты реально целиком и полностью отдаёшь себя в мои руки. И с этих пор вся твоя дальнейшая жизнь будет целиком и полностью зависеть от меня, и определяться мной и только мной. Ты будешь делать только то, что я тебе прикажу, любому моему приказу ты будешь повиноваться беспрекословно и немедленно. Я установлю для тебя нормы жизни и поведения во всех возможных ситуациях, и ты обязан будешь их строжайше придерживаться. Излишне говорить, что за нарушение этих норм, за неповиновение, которого, я надеюсь, не будет, за малейшие провинности я буду строго и даже жестоко наказывать тебя. И не думай, что от этих наказаний ты будешь получать удовольствие. Я специально продумаю этот вопрос, и твоему воспитанию уделю максимум внимания. Воспитанию именно как моего раба, подчинив тебя полностью моим привычкам и вкусам. Что касается учёта твоих желаний, то здесь ты должен раз и навсегда усвоить: своих желаний у тебя больше никогда существовать не будет, поскольку всё твоё естество будет направлено исключительно на служение мне. Конечно, полное и глубочайшее осознание этого к тебе придёт не сразу. И многое тут будет зависеть от меня, насколько мне удастся воспитать тебя именно в этом плане. Я хочу, чтобы ты полностью растворился в моей власти над тобой, чтобы у тебя даже и мысли не возникало, что в принципе для тебя возможно было бы какое-то иное существование. Процесс этот будет долгим и нелёгким. И тебе и мне на его пути придётся преодолеть немалые трудности, в частности в связи с теми проблемами, о которых мы с тобой говорили. Но если нам удастся этого достичь, то в значительной степени для меня это и будет та самореализация, о которой я тебе говорила. И я очень хочу этого добиться. То, насколько я могла тебя узнать, говорит мне, что с тобой у меня это должно получиться. Я вижу, что ты очень любишь меня, и сила твоих сабмиссивных эмоций ко мне позволяет мне на это надеяться. И ещё я тебе скажу…
Тут Моника ненадолго задумалась. Потом её взгляд устремился на меня.
– Сейчас ты пока ещё не раб, поэтому я пока могу это тебе сказать. По той же причине, что я очень хорошо тебя знаю, я уверена, что та жизнь, которая ждёт тебя после подписания Договора, и смысл которой состоит в полном подчинении мне, очень поможет и тебе. Ты, наконец, обретёшь то место, к которому стремился осознанно или неосознанно всю жизнь и к которому предназначен всей своей природой.
– Моника, милая! – воскликнул я, – если бы ты только знала, насколько твои слова выражают мои чувства. Я не умею говорить так, как ты, но одно я могу сказать. Сейчас я погибну, если я не стану твоим рабом. Я долго размышлял. И сейчас со всей ясностью осознал: нет для меня иного пути, кроме как к твоим ногам. Там я должен находиться, у твоих ног я и должен умереть.
– Ну, я надеюсь, это ещё не скоро произойдёт, – рассмеялась Моника. – Хорошо, что ты это понимаешь. Конечно, остаётся ещё множество других вопросов, но они носят более частный характер. Так что, будем составлять Договор?
– Да, Моника, будем, конечно.
– Но только не сейчас, сейчас я уже устала. Завтра составим. А сейчас идём спать.
Наутро мы с Моникой сидели за компьютером. Экран монитора любезно приглашал нас ввести в текстовый редактор законы, которые определят всю нашу дальнейшую жизнь.
– Мы сейчас сделаем черновые ва